СОЦИАЛИЗМ НОВОЙ ЭПОХИ: ДЕКЛАРАЦИЯ

НРАВСТВЕННОГО СОЦИАЛИЗМА

«Разумно устроенное государство обязано воспитывать своих подданных в сознании незыблемости моральных  ценностей, в духе высоких нравственных начал»

Г.В.Свиридов

1. «КАЧЕЛИ» ИСТОРИИ

Время ломать, и время строить.

Время разбрасывать камни, и время собирать камни.

        Время “качать права и свободы”, и время нести груз ответственности за них.

         Формулы такого рода – это не просто освящённые временем и традицией житейские максимы; это, скорее, способы выражения какого-то глубинного алгоритма, лежащего в основании всего нашего духовно-нравственного бытия. В мировой истории проявления  этого алгоритма прослеживаются вполне отчётливо. Так, уже на закате античной эпохи пресыщенная развращённость внеэтическим знанием сменилась ответной реакцией на него в форме христианской идеологии, что привело к обновлению загнившего в нравственном отношении общества, к приданию ему необходимых жизненных импульсов для дальнейшего поступательного развития. И похожее нарождение потребности в ответной реакции мы наблюдаем в новейшей истории культуры, где, начиная с эпохи Просвещения, торжество внеэтического (материалистического) знания, сопровождаемое прогрессирующим разложением нравственных устоев, снова делает актуальной проблему духовного оздоровления общества.

Движущие мотивы всех таких “колебаний духа” вполне очевидны: они связаны с необходимостью для всякого нормального социума (и одновременно с огромной трудностью) совмещения интересов личности с интересами общества. Не может быть здорового общества там, где его интересы обеспечиваются ценой систематического попирания интересов его отдельных граждан. Точно так же не может быть здорового общества и там, где общественные интересы приносятся в жертву интересам меньшинства самозваных “личностей”. Здоровое общество – это органичное совмещение интересов каждой личности и всего общества. Идеал же такого совмещения мыслится на основе способности каждой личности добровольно ограничивать себя во имя общественных интересов.

Но воспитание такой способности в масштабе социума – это задача, решение которой наталкивается на целый клубок историко-культурных, традиционно-конфессиональных, этно-психологических и многих других проблем мировоззренческого характера. В реальной исторической практике эта задача разрешалась до сих пор не на уровне индивидуального сознания, а на уровне некой равнодействующей силы, учитывающей весь спектр существующих в обществе целеполаганий, умонастроений и векторов развития. Потому-то история культуры и похожа на игру в попеременное “перетягивание каната”: то в сторону интересов общества, то в сторону интересов личности. Побеждает, скажем, возжелавшее свободы, но не обременённое при этом чувством  ответственности за своё поведение личностное начало, и тогда приходит “время разбрасывать камни” (со всеми сопутствующими такому занятию радостями “самовыражения”). Затем, когда от “общественного дома” остаются одни лишь разбросанные камни, приходит понимание того, что разруха в собственном доме – это следствие разрухи в головах “свободных домовладельцев”, и тогда побеждает в той или иной форме созидательное общественное начало, налагающее бремя принудительных ограничений на эгоистические притязания “личностей”. Вместе с тем при всей необходимости и даже благодетельности такого бремени, оно тем не менее остаётся ничем иным как именно “бременем”, т.е. суммой препятствий на пути свободного волеизъявления. А поэтому и оно тоже постепенно оборачивается накоплением в обществе “усталости” и желания перемен,  чем и пользуются в своих корыстных интересах разного рода политические проходимцы, демагоги и кукловоды, а также их беспринципная интеллектуальная обслуга.

  Это вечное “перетягивание каната” исчерпывающе объясняет всю новейшую историю России. “Устало”, к примеру, российское общество начала ХХ века от бездумья и бессовестности собственной “элиты” и подчинилось, под влиянием соответствующей пропаганды, основанному на подавлении личностного начала общественному интересу – что и выразилось в феномене советской власти. Но к концу ХХ столетия наступила “усталость” уже от “мобилизационного” советского строя и от негибкого советского руководства, и заявило о своих правах подавленное личностное начало, – что и выразилось в феномене перестроечных и постперестроечных процессов и явлений. Освобождённое от бремени “принудительного коллективизма” личностное начало наслаждается теперь “свободой”, проедает накопленный предыдущим этапом экономический потенциал и стремительно теряет чувство совести и меры в своём индивидуализме и эгоизме, подготавливая тем самым в массовом сознании очередной крен в сторону учёта общественных интересов.

 Естественно, что нынешняя российская “элита” в стремлении предотвратить этот крен разрабатывает и внедряет в массовое сознание всевозможные оправдывающие её идеологические конструкции, подобно тому как то же самое ещё совсем недавно вынуждена была делать советская “элита”. Так “перетягивание каната” приобретает форму борьбы одного идеологизированного полузнания с другим; так клевета на один этап нашего прошлого (на “проклятое самодержавие”) сменяется клеветой на другой его этап (на “преступный советский тоталитаризм”). И так сохраняется больная преемственность зомбированных поколений, не уважающих своего прошлого. По совершенно справедливому наблюдению одного современного историка, «в 90-е годы мы не сумели перевернуть страницу истории, не глумясь над жизнью отцов и не совершая грех библейского Хама» (Н.Нарочницкая).

Но кто не уважает прошлого – недостоин и будущего; вот почему впереди такому обществу предуготована очередная борьба с “проклятым прошлым” – теперь уже с “преступным либерально-демократическим режимом”.

2. СОЦИАЛИЗМ ЗА ЧУЖОЙ СЧЁТ

Предвидим возражение: зачем делать глобальные обобщения на примере судьбы непутёвой России? Есть опыт передовых, наиболее развитых стран современного цивилизованного мира, где возведённое в культ личностное начало (знаменитый западный “индивидуализм”, “права и свободы человека и гражданина”) прекрасно сочетается и с социальной стабильностью, и с вызывающим зависть всех остальных стран и народов “стандартом потребления”.

 Мы отвечаем: да, этот опыт заслуживает внимания, но совсем не с той стороны, которая является его показной “витриной”. На самом деле оправдывающая эту “витрину” антисоциалистическая идеология является обычной манипулятивной технологией, предназначенной для потребления исключительно во внешнем мире; она не имеет ничего общего с реальной социальной политикой внутри самогó “золотого миллиарда”, чью «экономику, согласно обоснованному убеждению любых западных экспертов, уже невозможно определять как капиталистическую». «В странах Запада, на которые как на идеал взирают наши влиятельнейшие идеологи, давно уже совершается “социализация” и сельского хозяйства, и культуры (в широком смысле), не говоря уже о государственном социальном обеспечении (…государство США тратит на это дело более 250 млрд. долл. в год). Это вовсе не пристрастный домысел “врагов капитализма”: об этом громко говорят, а в последнее время прямо-таки кричат не какие-то прокоммунисты, а как раз кумиры российских идеологов рынка, начиная с того же Фридмана. Правда, все они выражают горячую веру в грядущее прозрение правительств и самих народов стран Запада, которые, наконец, поймут, в какую, мол, пропасть влечёт их современная экономическая политика, и решительно сменят курс. Однако объективный ход вещей явно не подтверждает этой веры. Совершенно ясно, в частности, что попытка отказа от действующих уже несколько десятилетий государственных программ в области сельского хозяйства, культуры (во всех её сферах) и социального обеспечения неизбежно означала бы такое грандиозное потрясение уже давно сложившихся основ существования стран Запада, на которое никто не пойдёт. И, между прочим, по меньшей мере странны звучащие постоянно у нас требования тотального “разгосударствления” экономики – звучащие в то время, когда на Западе государства уже полностью распоряжаются громадной (около 40% в США) или даже подавляющей (около 70% в Швеции) частью валового национального продукта…» (из послания В.В.Кожинова Правительству России весной 1993 г.).

О том же самом в упомянутом послании говорится и по поводу государственного регулирования цен. «Откроем изданную в 1991 г. в Москве книгу… “Государственное регулирование и контроль цен в капиталистических странах”. Это, по сути дела, справочник, в котором собраны фактические данные о состоянии цен в пятнадцати “высокоразвитых” странах. И выясняется, что цены не регулируются государством (и то, всё-таки, не все) только в одной из них – Франции, причём и здесь “свобода цен была достигнута лишь к 1986 г. (кроме квартплаты, а также сельскохозяйственных продуктов, имеющих общеевропейскую регламентацию). Правительства других капиталистических стран продолжают и сейчас осуществлять контроль и регулирование цен товаров и услуг, имеющих особо важное значение для поддержания жизненного уровня населения”. В специальной же главе книги, посвящённой Франции, сообщается, что в этой стране, как и в других странах Европейского сообщества, “государственное регулирование охватывает около 90% (!) сельскохозяйственной продукции”, то есть о “свободных” ценах на продукты питания говорить вообще не приходится – они существуют только в головах сторонников Фридмана!.. Нельзя не добавить ещё, что, как ясно из упомянутой книги-справочника, цены “освобождались” в тех или иных развитых странах лишь тогда и постольку, когда и поскольку экономика обретала вполне “нормальное” здоровое состояние и, в частности, (или даже в особенности), преодолевались процессы инфляции; собственно говоря, государственное регулирование цен – это вообще одно из важнейших, если не важнейшее средство преодоления инфляции» (там же). «Всё это, конечно, имеет свои глубокие и многообразные причины; одна из них, наиболее очевидная, – стремление западных государств предотвратить и вообще исключить революции» (там же).

Спрашивается: почему от нас это скрывают? Почему и наши прежние, и наши нынешние идеологи продолжают морочить нам головы псевдоэкономической схоластикой, вместо того чтобы мобилизовать на единственно достойную человечества цель – на совершенствование технологий социалистического строительства?

Причина проста: общественный строй, сложившийся в странах “золотого миллиарда”, – это строй, использующий технологии социалистического строительства в несоциалистических целях. То есть это строй, социалистический по своей внутренней организации, но антисоциалистический по отношению к внешнему миру – нарушающий основной социалистический принцип совмещения частных интересов с общественными. Проще говоря, это строй для избранной части населения Земли. Его “стандарт жизни”, основанный на потреблении 5-ю % населения Земли около 50-ти % мировой энергодобычи, предназначен не для экспорта, а исключительно для внутреннего пользования; для всех этот стандарт недостижим принципиально (что и было совершенно открыто заявлено в 1992 г. по итогам Конференции ООН в Рио-де-Жанейро). А сам “западный мир”, или “золотой миллиард”, выстроенный на основе неэквивалентного товарного обмена со странами всего остального мира, только потому и воспринимается как “предмет зависти” и “образец для подражания”, что, благодаря своей экономической и военной мощи, устанавливает выгодные для себя “правила игры в права и свободы”, включая в эти правила требование их защиты от недовольных – от бесправных и несвободных. Монополизировав право на насилие, хозяева этого мира предпринимают все допустимые и недопустимые меры для того, чтобы закрепить его за собой в глазах мирового общественного мнения. Для этого они, с одной стороны, через подконтрольные СМИ демонизируют своих реальных и потенциальных оппонентов, всех тех, кто не входит в “золотой миллиард”, выставляют их в глазах общественности главными и единственными источниками “угрозы цивилизации”. С другой стороны, они подводят под своё монопольное право на насилие теоретическую базу в виде концепций “устойчивого развития” и “необходимости силового подавления недемократических режимов”, где первая концепция – это завуалированный запрет на экономическое развитие стран, не вошедших в “золотой миллиард”, а вторая – запрет на силовое сопротивление первому запрету. А с третьей стороны, они развёртывают во всемирном масштабе беспрецедентную пропагандистскую кампанию, направленную на завоевание умов и симпатий к себе. Подменяя независимые правительства стран, не входящих в “золотой миллиард”, собственными филиалами и действуя уже через них, они обрушиваются на  общественное сознание всей мощью накопленных наукой манипулятивных технологий. Они убеждают, что “чёрное” – это “белое”, что “зло” – это “добро”, что “ложь” – это “истина”. Они говорят: счастье не в чистой совести и не в добрых делах, а в материальных благах; переживать за других глупо – лучше позаботиться о себе; не надо думать – надо веселиться.

И вот уже вырастают целые поколения молодых людей, которые искренне убеждены, что требование социальной справедливости – это не более чем зависть к Успешным Людям, что подчинение частных интересов общественным – это не более чем “свойственный тоталитарным обществам конформизм” и что бессовестность и цинизм – это не более чем “естественность”. Этим поколениям внушено, что единственная заслуживающая их внимания свобода – это свобода безграничного и безоглядного удовлетворения собственных хотений. И они уже не способны понять, что видимая лёгкость, с которой происходит подчинение соблазну именно такой “свободы” – это та самая обманчивая лёгкость, с которой подопытная крыса с вживлённым в её “центр удовольствия” электродом, забыв о еде и об инстинкте размножения, безотрывно нажимает носом на соединённую с электродом кнопку до тех пор, пока не сваливается замертво от истощения.

Наши “крысы с вживлёнными в их центры удовольствия электродами” – это оборотная сторона и условие чужого безнравственного процветания. И это исчерпывающее объяснение того, кем нам предназначено стать при бездумном подражании чужому опыту. Ведь потому только наших “крыс” (“новых русских” и др.) и не любят на Западе, что они – слишком уж откровенная карикатура на неафишируемую суть “золотомиллиардного” общественного строя.

3. «ЗАПОВЕДНИК» ДЛЯ ДУХА

Как устоять перед “крысиными” соблазнами? Как выйти на то универсальное жизнеустройство, которое убедило бы всех в необходимости добровольно ограничивать свои личностные притязания во имя общественных интересов?

Считается, что проблема нравственного воспитания целиком замыкается на религиозное мировоззрение; поэтому традиционные надежды возлагаются здесь, как правило, на церковь. Но на самом деле ситуация намного сложнее.

Когда мы слышим, что кризис нравственности является следствием переориентации сознания с религиозного миропонимания на безрелигиозное, то нужно понимать: данное утверждение содержательно лишь в той мере, в какой понятен смысл слов “вера” и “знание”. А понятность эта весьма сомнительна. Известно, например, что на церковном языке “вера” – это и есть истинное “знание”, в то время как многие предпосылочные постулаты современной науки относятся, по мнению ряда самих  учёных, к области “веры”. То есть, и “вера”, и “знание” – это многозначные взаимодополнительные понятия, смысл которых далеко не исчерпывается связываемыми с ними манипулятивными штампами: “мракобесная”, “нерассуждающая” и т.д. – применительно к “вере”; “объективное”, “свободное” и т.д. –  применительно к  “знанию”.

В истории культуры  достойный уровень общественной нравственности обеспечивался лишь тем мировоззрением, в котором понятия “веры” и “знания” органично сочетались. И это легко доказать на примере с христианской церковью, внутри которой реальные взаимоотношения между “верой” и “знанием” всегда были всегда далеки от их “школьных”, традиционно-упрощенческих интерпретаций.

Как известно, церковь существует не вне времени, а в определённом контексте исторически обусловленных представлений о мире. И проповедуемая ею нравственность целиком определяется средневековой (а по происхождению и вовсе языческой – зороастрийской) картиной мира: “мир людей как поле выбора между добром и злом” / “рай для выбравших добро” / “ад для выбравших зло”. Будучи формой “синтеза веры и знания” прежних эпох, эта картина мира на протяжении столетий вполне убедительно и наглядно разъясняла даже малообразованным людям, почему они должны соблюдать законы нравственного поведения (независимо от того, чем они при этом руководствовались: страхом перед загробным воздаянием или тоской по загробному идеалу). Одновременно средневековая церковь удовлетворяла запросам и высокообразованных людей. Это происходило потому, что собственно религиозная составляющая христианского мировоззрения, оплодотворённая и обогащённая необычайно высоким античным знанием (главным образом платонизмом и неоплатонизмом), несла в себе уже не только религиозную, но и всеохватно-культурную функцию, основанную на символическом восприятии мира и обеспечивавшую поэтому примат “духа” над “буквой” Писания. И пока христианское мировоззрение несло в себе эту синтетическую всеохватность универсальной знаковой системы, совмещавшей вопросы мироустройства с вопросами нравственности, моральный авторитет церкви и её влияние на общественное сознание находились на относительной высоте, позволявшей совмещать личные интересы с общественными.

Но в позднем средневековье христианское мировоззрение стало утрачивать свой целостный характер: всеохватная культура разделилась на религиозную веру и светское знание, где вера отвечала за спасение души, т.е. за нравственность, а знание – за всё остальное (начало этого разделения можно с некоторой долей условности датировать константинопольскими соборами XIV в., предавшими окончательной анафеме платонизм с его символическим мировосприятием). С этого момента христианское мировоззрение, утратив интуицию главенства “духа” над “буквой”, сковав себя установками на принципиальную непознаваемость Божества и на суетность познания его творений, начинает постепенно превращаться из всеохватной культуры в субкультуру общества – в противопоставляемую знаниям веру. Естественно, что  такое христианство неотвратимо теряет своё общественное значение, потому что из сферы его компетенции последовательно изымаются смысловые поля, переставшие быть важными для религии, но по-прежнему остававшиеся важными для культуры. Например: с расширением знаний о форме Земли, о положении Земли относительно Солнца и о положении Солнца относительно звёзд вопросы устройства мироздания, находившиеся до поры до времени в сфере компетенции церкви, стали переходить в сферу компетенции науки. Или: известно, что вся современная когнитологическая проблематика (т.е. наука о познавательных процессах и о структуре  знания) выросла из богословского тринитаризма – учения о троичной сущности Божества; в самом же богословии это направление мысли прекратило своё существование в силу возобладавшего негласного запрета на символическую интерпретацию тринитаризма. И так далее.

         Но ситуация, где в вопросах мироустройства более авторитетным оказалось светское знание, не могла не сказаться самым катастрофическим образом на престиже церкви как блюстительницы нравственности. Ведь нравственность, как уже было сказано, это не самодостаточная идеологическая сущность, которую можно искусственно “вмонтировать” в общественное сознание (наподобие того, как в компъютер загружается программа), а производное от совмещающего “веру” и “знание” мировоззрения, несущего в самом себе ответ на вопрос: почему я должен быть хорошим по отношению к другим, т.е. нравственным? Современная же церковь – если заставить её ответить на этот вопрос – способна сегодня предложить вопрошающему либо веру в устаревшую, давно не убеждающую картину мира, либо бессильную увещевательную проповедь (которую, как в известной крыловской басне, кот «Васька слушает да ест»).

Как следствие, церковь сегодня является институтом, выполняющим главным образом функцию сохранения духовно-нравственной традиции – чрезвычайно важную функцию, потому что неуважение собственного прошлого есть признак говорящего скота. Но уже само ограничение церковной деятельности функцией сохранения низводит церковь с уровня духовно-нравственного водительства на уровень заповедника нравственных ценностей. А жить в заповеднике нельзя, – его можно только беречь.

В этом и заключается трагедия современной церкви.