14. КАКОЙ СТРОЙ НАМ НУЖЕН

Обретение должной политической культуры вполне достижимо на путях адекватного нашей исторической традиции и нашему национальному характеру социального творчества.  Но творчества уже не на основе роковых для нас “качелей истории” (то от “примата общественных интересов над частными” к “примату частных интересов над общественными”, то наоборот), а на основе учёта и синтеза абсолютно всего пережитого нами исторического опыта. А этот опыт свидетельствует, что никуда нам не деться от признания идеи совмещения личных интересов с общественными как основы основ всей нравственной проблематики. Никуда нам не деться от признания этой же идеи как основы основ проблемы социального строительства. И никуда нам не деться от необходимости и незбежности синтеза нравственной проблематики с социальной.

Иными словами: никуда нам не деться от единственно-возможного для нас будущего – от социализма, основанного на нравственных устоях. И никуда нам не деться от признания того факта, что социализм, основанный на нравственных устоях, – это единственная гарантия по настоящему глубокой, а не формально-декларативной демократии.

Разумеется, такое заключение вряд ли устроит “прогрессивную (реформаторскую) общественность”. Но сегодня, когда масштабы жертв, принесённых Россией на “реформаторский алтарь”, начинают превышать масштабы всех предыдущих её жертв, наступает время посмотреть правде в глаза. Тем более, что ничего нового, противоречащего русской культурной традиции в данном заключении нет.

В 1852 году основоположник новой русской философии П.Я.Чаадаев (неосновательно причисляемый к “западникам”) задавался вопросом: «что можно противопоставить грозному шествию идеи века, каким бы именем её ни назвали: социализм, демагогия?» И отвечал: «Что до меня касается, я ничего не могу придумать». А говоря об уничтожении феодальных привилегий в ходе Французской революции, он недоумевал: «Странное дело! В конце концов, признали справедливым возмущение против привилегий рождения;… между тем всё ещё находят несправедливым возмущение против наглых притязаний капитала, в тысячу раз более стеснительных и грубых, нежели когда-либо были притязания происхождения». И предрекал: «Социализм победит не потому, что он прав, а потому, что не правы его противники».

О том же, в сущности, говорил глубокий русский мыслитель XIX в. К.Н.Леонтьев: «… Социализм в XX и в XXI вв. начнёт на почве государственно-экономической играть ту роль, которую играло христианство на почве религиозно-государственной…». И о том же говорили крупнейшие мыслители ХХ века: и английский историк А.Тойнби (не только не марксист, но и глубоко религиозный человек), и немецкий экзистенциалист М.Хайдеггер, и русский философ и учёный А.Ф.Лосев (прошедший, между прочим, через ГУЛАГ и тем не менее утверждавший: «Куда движется человечество? А дальше идёт то, что противоположно индивидуализму. А именно: общественность и коллективизм. То есть социализм»).

Все эти люди ничуть не идеализировали социализм (скорее, даже наоборот). Но все они видели его неизбежность, потому что понимали: социалистический строй, в отличие от капиталистического, предпочтительнее потому, что отвечает критерию совмещения личного интереса с общественным не тактически-вынужденно, а стратегически-осознанно.

То есть он предпочтительнее потому, что нравственнее.

В трезвых и взвешенных суждениях о социализме, приведённых выше, отчётливо просматривается их коренное отличие от той прогрессистской лжи “о светлом и свободном будущем”, которая до сих пор заставляет нас то “разбрасывать камни”, то “собирать их”. Но поэтому и стоящая перед нами задача номер один – усвоить раз и навсегда, что прогрессистская ложь о “светлом и свободном будущем”, постоянно сопровождаемая тёмным несвободным настоящим, – это и есть тот самый последний бастион лжи, без взятия которого мы никогда не выйдем из режима “смутного времени”, никогда не перестанем быть куклами в руках манипуляторов.

К счастью, для современной научной мысли уже не составляет секрета, что помехи на пути к “абсолютно свободному” социальному строю производны не только от одних лишь злоупотреблений власти, но также и от несовершенства человеческой натуры. Дело остаётся за малым: понять, что “абсолютная свобода, не ограниченная никаким божеским законом, никакими общественными устоями, та свобода, о которой мечтают и краснобайствуют молокососы или сумасшедшие (а от себя добавим – и взрослые инфантилы – авт.), невозможна, а если бы была возможна, то была бы гибельна как для личности, так и для общества» (А.С.Пушкин).

 Освободиться от морока лжи о “светлом и свободном будущем” и означает сделать первый шаг на пути к светлому и свободному настоящему, к нравственному социализму, потому что решение стать нравственным человек может принять хоть “с понедельника”, хоть “с нового года”, и не только принять, но и следовать ему в течение всей жизни. В этом – отличие строительства нравственного социализма от строительства коммунизма, где все строили коммунизм, но никто конкретно за это самое строительство не отвечал.

15. ВЫБОР ТОЧКИ ОПОРЫ

Очевидно, что строить планы на будущее нужно, исходя из реально существующей ситуации. А ситуация такова, что без замены антисоциально настроенного аппарата государственного управления на  социально-ориентированный уже не обойтись.

Естественно, что стандартное мышление подсказывает и стандартные сценарии действий по замене властного аппарата. Причём всё потенциальное разнообразие таких сценариев сводится обычно к выбору между двумя основными: умеренным и радикальным. По умеренному сценарию нам предлагают научиться выбирать в органы власти правильных депутатов, которые якобы и наведут порядок. По радикальному сценарию нас призывают выйти на улицы, на митинги, на демонстрации протеста, под пули и дубинки омоновцев.

В умеренном сценарии нам предназначена роль “стада баранов”, а в радикальном – роль “пушечного мяса”. И в обоих сценариях нам предназначена роль “массовки”, руководимой “козлами-провокаторами” – массовки, которую используют “по полной” и про которую тут же забывают, как только она выполнит свою функцию.      

Есть и третий сценарий. Суть его в том, чтобы оружие, обращённое сегодня против нас, научиться использовать в своих собственных интересах.

Речь идёт об овладении управленческим, организационным оружием – о новых технологиях социального управления, или соцтехнологиях (не путать с политтехнологиями). Но чтобы понять, как использовать это оружие в собственных интересах, нужно знать, как именно оно работает против нас.

Здесь нужно выделить два момента:

1 - Против нас управленческое оружие работает по принципу “разделяй и властвуй”. То есть, путём искусственного возбуждения и постоянного раздражения в народах бывшего Советского Союза разного рода болевых точек (объективных противоречий, исторических обид, территориальных претензий, национальных амбиций и т.д.) страна делится на ряд суверенных государств. То же самое делается и внутри новообразовавшихся государств, в частности – внутри Российской Федерации, где в ход идёт  разжигание уже не только этнических, но и других противоречий: религиозных, культурных, социальных. Одновременно разрушается и всё то, чем обеспечивается целостность самого большого, государствообразующего народа Российской Федерации – русского народа. А именно: высмеиваются его традиции, очерняется история, демонизируется сам народ как “враждебный цивилизации”, как “невосприимчивый к правовой культуре”, как “патологически несовместимый с институтом демократии”. Всё это делается тем успешней, что и по советской, и по псевдодемократической конституциям русский народ, в отличие от всех других населяющих нашу страну народов, оказывается лишён статуса государственного субъекта (каковой обладает, согласно Конституции РФ, «всей полнотой государственной власти» – раздел первый, глава 2, статья 73). То есть, в собственной стране русский народ находится на внеюридическом, внезаконном, нелегальном положении абсолютно бесправного, – чем и объясняется в конечном счёте трагизм нынешнего состояния и его самого, и России в целом.

Как следствие, денационализированный, деморализованный и дезориентированный русский народ всё меньше и меньше ощущает себя единым, – он становится игрушкой в руках кукловодов, скопищем “объектов отработки условных рефлексов” с помощью проплаченных средств массовой информации.

2 - Главный удар, призванный обеспечить эффективность политики “разделяй и властвуй”, наносится по базовым принципам исторической организации нашего общества, по его духовным устоям: по совести, нравственности и справедливости, которые объявляются “пережитками традиционализма”, мешающими “брать от жизни всё, что хочется”. Навязываемый нам отказ от нравственных устоев – это и есть тот спусковой механизм, которым приводится в действие эскалация “разрухи в умах”, а, следовательно, и сама “атомизация” общества с его последующей деградацией. Взамен же нравственных устоев как идеологической сверхвласти всякого нормального общества во главу угла ставится официально не объявляемая, но реально поощряемая идеология “обогащения любой ценой”, или идеологическая сверхвласть денег, активизирующая низменные человеческие инстинкты.

Можно ли управленческое оружие, основанное на таких изощрённых принципах, заставить работать не против нас, а на нас?

Мы считаем, что можно. Наша точка зрения сводится к тому, что если первопричина поразившей нас болезни – это разрушение нравственных устоев общества, то и остановить развитие болезни способно только лишь осознанное сопротивление такому разрушению. А именно:  

- должен быть восстановлен приоритет духовно-нравственного начала над всей политико-административной сферой с её исполнительной, законодательной и судебной ветвями власти;

- комплектование и ротация кадров во властных структурах должны осуществляться с учётом критерия нравственности;

- должна быть разработана эффективная процедура удаления из власти должностных лиц, деятельность которых вступает в противоречие с нравственными нормами – лиц, дискредитирующих саму идею государственной власти.

Иными словами: в программе действий по выводу страны из поразившего её кризиса нравственных устоев власть в первую очередь должна взять на вооружение идеологию нравственности как дополнительный рычаг управления.

Понимаем, что надежда на добрую волю власти способна вызвать в нынешних условиях один лишь скепсис. Но считаем, что это, во-первых, скепсис людей, находящихся под влиянием манипулятивных технологий и поэтому ошибочно полагающих, что любая власть безнравственна по определению. А, во-вторых – это скепсис людей, не знающих истории. История же постоянно демонстрирует нам образцы теснейшей зависимости качества управления от степени соблюдения самóй властью этических норм. Вспомним хотя бы средневековый восточный афоризм: «Сидя в седле (т.е. грабя и убивая – авт.), можно завоевать империю; но невозможно, сидя в седле, ею управлять». Да и вся остальная, как предыдущая, так и последующая история взаимоотношений власти и общества всегда определялась – вопреки обывательским представлениям – вовсе не одними только классовыми и иными противоречиями и вовсе не одним стяжательством и мародёрством. Иначе бы и самого человечества давно уже не существовало.

Повторимся: в программе действий по выводу страны из поразившего её кризиса нравственных устоев власть в первую очередь должна взять на вооружение идеологию нравственности как дополнительный рычаг управления. И она непременно возьмёт её – если только она, в целях собственного самосохранения, захочет (а мы убеждены, что захочет) оставаться властью.

Всё остальное – вопросы техники, в том числе и техники использования человеческой безнравственности в нравственных целях. Представим себе, например, что власть взяла на вооружение идеологию нравственности, в результате чего административный и правовой рычаги управления дополнились рычагами нравственного осуждения и нравственного принуждения. Представим себе, далее, что власть совершила первые акты справедливости в виде заслуженного поощрения и наказания отличившихся руководителей. Будет ли это означать, что все остальные руководители тут же проникнутся нравственным началом и начнут исполнять свои обязанности с особым рвением? Конечно же, нет. Но абсолютно представимо и прогнозируемо другое: видя, что система нравственного осуждения и принуждения работает и что она представляет угрозу для карьерного роста да и вообще для пребывания во власти, чиновники начнут “копать безнравственный компромат” друг на друга, чем положат начало процессу “самовыдавливания” из власти наиболее одиозных представителей собственной среды, процессу нравственного оздоровления власти (а, значит, и общества).

Как видим, речь идёт не об утопии насильственного превращения всех безнравственных людей в нравственных, а о воссоздании в обществе духовно-нравственной атмосферы, призванной обеспечить осуждаемость любых публичных проявлений безнравственности. Проще же говоря, речь идёт о переводе разговоров о нравственности с уровня морализаторских заклинаний на уровень соцтехнологий: если пока ещё невозможно (в силу внеэтичности современной парадигматики) заставить безнравственного человека стать нравственным, то вполне возможно заставить его бояться быть безнравственным.

Сегодня заставить безнравственного человека бояться быть безнравственным способна только власть. Поэтому ещё раз подчёркиваем: никакие “целевые программы” по возвращению нынешней декоративной власти её подлинных властных полномочий не заработают без реального принятия идеологии нравственности и без создания на её основе нравственной атмосферы как принуждающей идеологической сверхвласти, пронизывающей собою все общественные институты.

.

16. СВЕРХВЛАСТЬ НРАВСТВЕННОСТИ

Нравственность – это высшая общечеловеческая ценность. Будучи твёрдо в этом убеждены, мы вовсе не претендуем на окончательность и бесспорность наших формулировок и дефиниций в отношении этой категории. Мы просто начинаем с собирания и инвентаризации того, что есть: всего того материала, который сохранила нам наша духовная традиция, – с тем, чтобы на его основе учиться решать новые, выдвигаемые самой жизнью, проблемы. Мы заранее убеждены в сложности и многомерности того предмета, который называем концепцией и идеологией нравственности; поэтому и противоречия, возникающие в ходе нашей работы, мы рассматриваем не как доказательство ошибочности избранного пути, а как свидетельство его многоуровневости и многоплановости.

Нравственность – это общее выражение тех свойств человеческой природы, которые выполняют функцию регулятора отношений между членами общества независимо от социального, национального, конфессионального и других факторов. Это особый настрой мышления и поведения, позволяющий не наносить ущерб себе, окружающим, среде обитания.

Если этот настрой станет в обществе преобладающим, то можно будет говорить о сверхвласти нравственности.

Сверхвласть нравственности – это идеологическая альтернатива сверхвласти денег. В той мере, в какой последняя является в сегодняшнем мире господствующей, она формирует в массовом сознании адекватные себе понятия, суждения и оценки, а также отношение к ним как к единственно-правильным и единственно-возможным. В свою очередь, на основе этих понятий, суждений и оценок задаются некие “универсальные” стандарты поведения, “непогрешимые” оценочные критерии и не подлежащие обсуждению и критике международные правовые нормы, служащие в дальнейшем инструментами манипулирования массовым сознанием, компрометирования неугодных лидеров и режимов, “продавливания” нужных политических решений. А в результате сверхвласть денег, оказывающая при этом формальное покровительство бессильным (а потому безвредным для неё) религиозным институтам, становится условием и предпосылкой формирования в сознании управляемых мировоззренческого хаоса (“каши в головах”).

Задача же сверхвласти нравственности – разрушить иллюзию “единственной правильности” и “единственной возможности” ключевых постулатов идеологической сверхвласти денег, а также подготовить, в преддверии смены мировоззренческой парадигмы, формирование альтернативной системы взглядов на место, роль и назначение человека и общества в мире. То есть, задача сверхвласти нравственности – очистить сознание управляемых от насаждаемого сверхвластью денег мировоззренческого хаоса – от “каши в головах”.

Вот несколько конкретных примеров того, что именно сверхвласть нравственности способна противопоставить сверхвласти денег:

·                                 С точки зрения сверхвласти денег, высшей в мире ценностью является любая (абстрактная, рассматриваемая “вообще”) жизнь человека. С точки же зрения сверхвласти нравственности, высшей в мире ценностью является нравственное качество жизни  человека. А провозглашение абстрактной человеческой жизни высшей в мире ценностью, без учёта соответствия  реального поведения конкретных людей критериям и требованиям нравственности, является общественно-опасным проявлением либо инфантильной безответственности, либо умышленной злонамеренности.

·                                 С точки зрения сверхвласти денег, обеспечение высшей ценности – человеческой жизни – достигается соблюдением прав и свобод личности. С точки же зрения сверхвласти нравственности, пропаганда идеи “прав и свобод личности” в отрыве от идеи “ответственности и обязанностей личности перед обществом” является манипулятивной технологией, направленной на скрытый подрыв нравственных устоев общества.

·                                 С точки зрения сверхвласти денег, высшая форма государственно-общественного устройства – это демократия с её разделением властей. С точки же зрения сверхвласти нравственности, демократия без нравственности – пустой звук, внешне-благообразный камуфляж для скрытого осуществления сверхвласти денег.

·                                 С точки зрения сверхвласти денег, подчинённость государств и обществ некой монопольной идеологии – это признак их “тоталитарности”, чему должна противостоять “деидеологизация” государств и обществ. С точки же зрения сверхвласти нравственности, управление без конструктивной идеологии – это то же самое, что и управление “без царя в голове”. А единственным следствием “деидеологизации” государств и обществ оказывается их подчинённость (по умолчанию) монопольной сверхвласти денег.

И так далее.

Уже  из приведённых примеров видно, что реальная политика, основанная на идеологии “сверхвласти денег”, неотделима от двойных стандартов: провозглашается одно, а по умолчанию осуществляется другое. Но тогда становится понятно, почему реальное управление в государствах и обществах, выступающих в качестве “объектов двойных стандартов”, всегда основано на тех или иных технологиях манипуирования массовым сознанием, и почему конечным результатом такого управления всегда оказывается нечто диаметрально противоположное ожидавшемуся. Возложили, скажем, надежды на всемогущую “невидимую руку рынка”, и получили полную потерю управления страной. Провозгласили главенство “закона”, и получили массовое “кидалово” людей по всем правилам юриспруденции. Понадеялись на “общечеловеческие ценности”, и получили разгул звериной борьбы за существование. Поверили в абстрактную “свободу”, и получили небывалый расцвет анархии, уголовщины и казнокрадства. Встали на защиту прав “меньшинств”, и поставили под угрозу права большинства. Соблазнились “свободой слова”, и получили полную свободу от смысла слова.

Всем таким манипуляциям массовым сознанием и должна противостоять сверхвласть нравственности, формирующая альтернативную систему понятий. Возьмём, к примеру, понятия “добра” и “зла”. Вчера нам внушали, что коммунизм – это “добро”, а капитализм – “зло”; сегодня внушают нечто диаметрально противоположное, а завтра снова всё переиграют. И общество, с его условными рефлексами на слова, всё это, как всегда, “съест”, – потому что воспитано на материалистической парадигме, исходящей из идеи относительности “добра” и “зла”. Иную же точку зрения на “добро” и “зло” даёт альтернативная, уходящая в не-материалистическую традицию, парадигма. Согласно ей, “зло” в его отношении к “добру” понимается как отчуждённость от прежнего всеединства (неоплатонизм), как отсутствие полноты свойственных нам благ (Дионисий Ареопагит), как “зажмуренность” в сравнении с открытым взглядом на мир (православная формула). То есть, общим знаменателем  иной точки зрения может считаться взгляд на “добро”  как на полноту представлений о мире, а на “зло” – как на её “урезанность”, – что целиком соответствует нашему взгляду на проблему.

Или возьмём идею “личностного начала”, которое якобы на Западе всегда процветало, а в России всегда подавлялось. На самом деле под “личностным началом” здесь понимается гипертрофированное “Я”, противопоставляющее себя “Не Я”. А такое “Я” и на самóм Западе появилось, по историческим меркам, сравнительно недавно – в процессе становления капиталистических отношений. И явилось оно выражением не “личностного начала”, а обыкновенного “эгоистического индивидуализма”. Не различать же “личностное начало” и “эгоистический индивидуализм” – значит не понимать, что существует не только “Я”, противопоставляющее себя “Не Я”, но и “Я”, вполне сознательно считающее себя частью “Не Я”.

Или возьмём идею, согласно которой справедливое общество можно выстроить лишь на основе “правильного” соотношения производительных сил и производственных отношений. – Кому, как не нам, “споткнувшимся” на паразитизме собственной элиты, дано право высмеять эту материалистическую иллюзию.

В свете “сверхвласти нравственности” совершенно по-новому прочитываются и любые злободневные вопросы текущей общественной жизни. Что такое, например, “русская идея”? Да не более чем “идея нравственности”, в сферу компетенции которой входит всё: и проблема рукотворной демографической катастрофы русского народа, и проблема его конституционного бесправия, и проблема, связанная с пропагандой русофобии в СМИ. Или: что такое “социализм”? Да не более чем совмещение личных интересов с общественными – совмещение, возможное лишь на нравственной основе. Или: что такое “национализм”? Да не более чем ответственность за нравственное состояние своего народа.

         Наконец, последнее, что нужно сказать о понятии “идеологической сверхвласти”.

В ХХ веке мы неоднократно наблюдали проявление в общественной жизни этого феномена. Один из таких примеров даёт изначально бесчеловечная идеология национал-социализма – идеология разделения людей на “полноценных” и “неполноценных”, идеология, трагически отозвавшаяся в миллионах человеческих судеб минувшего столетия. Другой пример мы имеем в идеологии, диаметрально противоположной по заявленным идеалам первой – в идеологии построения “светлого коммунистического будущего”. По степени своей судьбоносности эта идеология, при всей ущербности её теоретического обеспечения и при всех трагических издержках её практического воплощения в жизнь, тоже имела очевидные признаки идеологической сверхвласти, способной управлять миллионами человеческих судеб. Наконец, сегодня мы наблюдаем повсеместное торжество идеологии либерализма – идеологии свободы от нравственного поведения, от моральных обязательств, от ответственности и обязательств перед людьми: идеологии безграничной свободы во имя личного обогащения любой ценой. Несомненно, что и в этом третьем случае перед нами – очередная идеологическая сверхвласть,  имеющая своей функцией изощрённое и жёсткое управление миллионами человеческих судеб. И жертв на совести этой третьей сверхвласти ничуть не меньше, чем на совести первых двух.

        Подлинно научное изучение феномена идеологической сверхвласти – впереди. Но уже сейчас ясно, что перед нами – проявление каких-то глубинных законов ноосферы: вне периодически вспыхивающей пассионарности народов, вне стихийного перебора форм духовного бытия, вплоть до диаметрально-противоположных, взаимно исключающих друг друга вариантов этих форм,  нет и не может быть самой человеческой истории.

        Но ясно и то, что стихийный перебор вариантов слишком дорого нам обходится. И если справедлива научная гипотеза, согласно которой суть глобального исторического процесса неотделима от перевода бессознательных форм человеческого бытия в его осознанные формы (чем и стимулируется историческая изменчивость коллективных представлений о мире), то мы, действительно, встаём перед насущной проблемой научного постижения языка традиционных ценностей.

А это и означает признание той эмпирической очевидности, что на данном витке нашего исторического бытия никакой альтернативы идеологии “сверхвласти нравственности” у нас нет и не может быть.