17. ШКОЛА ВЗРОСЛЕНИЯ
Казалось бы, о сверхвласти нравственности сказано всё. Но – в том-то и дело, что только “казалось бы”.
Сверхвласть нравственности – это, действительно, альтернатива сверхвласти денег. Но “альтернатива” – не означает “панацея”. “Альтернатива” – это всего лишь возможность выбора одной из двух взаимоисключающих противоположностей, а такой выбор, как мы уже видели (в гл. 12) – это всегда выбор между крайностями, это всегда казуистическая ловушка, построенная по принципу “или-или”, это всегда выбор в пользу чего-либо одностороннего, в ущерб полноте имеющихся возможностей. Это всегда – питательная почва для манипулятивных технологий.
Тем не менее такой выбор совершается сплошь и рядом. Спрашивается: почему?
Да только лишь потому, что совершается он обычно в отношении понятий, не являющихся эмоционально-нейтральными. То есть он совершается под бессознательным, эмоционально-гипнотизирующим воздействием понятий “добро” и “зло” – воздействием, заведомо предполагающим априорный выбор в пользу понятия “добро”. А поскольку на обывательском (между “капканом” и “заповедником”) уровне понятия “добро” и “зло” интерпретируются самыми разными, в том числе и диаметрально-противоположными, способами, то и сам выбор сплошь и рядом делается не в пользу выбирающих, а в пользу тех, кто способен в данный момент контролировать “эмоциональные интерпретации” в собственных корыстных целях.
Но ведь и понятие “сверхвласти нравственности”, противостоящее понятию “безнравственной сверхвласти денег” – это частный случай всё того же смыслового противопоставления понятия “добро” понятию “зло”. Поэтому, декларативно провозглашая “сверхвласть нравственности” высшей общественной ценностью, мы остаёмся со всем тем же, что имели на протяжении всей своей предшествующей истории: с “бессильной нравственностью как добром” и “всесильными деньгами как злом”. Всё это мы уже “проходили”, причём в двух различных редакциях: в редакции “заповедника для духа” и в редакции “капкана для духа”. Первая редакция – это библейская формула «Раздай своё имение, и следуй за Мной»; на практике она проявила себя тупиковым выбором между “бессильным неприятием греховного мира” и “агрессивно-бессовестным самоутверждением в нём”. Вторая редакция – это пресловутая формула «Мы из золота будем делать нужники»; на практике она тоже проявила себя тупиковым разладом между идеалами и мировоззрением – разладом, обернувшимся антисоциальностью, апатией и нигилизмом.
Нетрудно догадаться, что, предложив очередную редакцию “борьбы добра со злом”, мы добьёмся лишь того, что теоретически и практически разоружим себя наивной демонизацией власти денег. При том, что абсолютно все политические проходимцы страны обогатят (и уже, благодаря нашим же трудам, обогащают) свой лексикон словом “нравственность”.
А это нам нужно?
Нет, это нам совсем не нужно.
Нам нужно, чтобы “нравственность” не исключала “денег”, а “деньги” не исключали “нравственности”. – Но чтобы так получалось, нужно делать выбор не по принципу “или-или”, а по принципу “и-и”. Потому что только лишь этот второй выбор способен обернуться выбором не в пользу слов с размытым смыслом, а в пользу оправдывающей себя практическим опытом чистой эмпирики. Чистая же эмпирика, примиряющая нравственность с деньгами, состоит из хорошо известного специалистам набора мероприятий. Сюда входят и прогрессивная шкала подоходного налогооблажения, и запрет на совмещение государственной службы с предпринимательской деятельностью, и запрет частной собственности на всё то, что не создано руками и трудом самого человека (а это земля, недра и т.д.), и извлекаемая из этого общественного достояния рента, расходуемая в интересах всего общества (в том числе и будущих поколений), и повышенные налоги на роскошь, и многое-многое другое, служащее максимально полным выражением выбора по принципу “и-и”.
Только постоянный, возводимый в машинальную привычку, выбор по принципу “и-и”, с непременной оглядкой на его оправданность практическим опытом, способен провести нас через огонь и воду той суровой школы жизни, которая вызволит нас, наконец, из эмоционально-гипнотизирующей, рабской зависимости от неоднозначных в смысловом отношении слов-понятий. И только он способен выполнить функцию искомого “предпосылочного поля смыслов”, на основе которого должно будет начаться овладение азами новой мировоззренческой парадигмы.
При таком подходе к делу “общественная нравственность” перестанет быть чем-то “метафизическим”; она обретёт понятную всем форму “коллективного здравого смысла” – форму некой “программы-минимум”, звучащей примерно так:
«Мы живём на этой земле и хотим, чтобы на ней жили наши дети. Жили не как на чьей-то периферии и не в качестве маргиналов чьей-то цивилизации, а в качестве хозяев собственной страны. Поэтому любой, в том числе и коллективный “реформатор” (экономики, здравоохранения, образования или чего-либо ещё), а также замеченный в коррупции государственный служащий или представитель выборного органа власти, заметно ухудшающий положение дел на вверенном ему участке деятельности, должен рассматриваться как особо опасный преступник, как государственный изменник и враг народа, подлежащий немедленному обезвреживанию и наказанию.
Можно ли сплотить на такой минимальной, предельно ясной программе разобщённое, деморализованное и деградирующее население нашей страны?
Многим кажется, что это уже нереально. Но кажется только лишь потому, что мы слишком разобщены, рассеяны по разного рода мировоззренческим “закоулкам” – осколочным прибежищам наших прежних “заповедников”, “заповедничков” и “заказников”, “капканов”, “капканчиков” и “ловушек”, “учений”, “вер” и “сект”, псевдонаучных, псевдодуховных и прочих “тусовок”. Кто-то отхватил себе среди этих осколков “особняк”, кто-то ютится в “коммуналке”, кто-то устроился на “антресолях”. Кто-то стал “кухонным пророком”, кто-то нашёл себя в роли “смотрителя заповедника”, а для кого-то “мировоззренческой ракýшкой” стало “концептуальное” отрицание самóй необходимости “ракýшки“. И эта всеобщая разбросанность людей по отдельным “мировоззренческим ракýшкам” лишает их общего языка, а, значит, и перспективы взаимопонимания.
А между тем основа для взаимопонимания объективно существует. И называется она “Историей Духа” – ещё весьма далёкой от завершённости “критической историей мировоззрения”. Потенциально включая в себя абсолютно каждую из существующих “ракýшек”, она уже сейчас подготавливает почву для новой общественной консолидации. Потому что обещает привнести в наш повседневный обиход способность настоящего, а не иллюзорного различения “добра” и “зла”, ”должного” и “недолжного”, “смысла” и “бессмыслицы”.
Конечно, обретение такой способности достижимо лишь на путях преодоления собственной зависимости от манипуляционных штампов. А преодолевать штампы собственного сознания, или, что то же самое, учиться новому – всегда трудно.
Но кто сказал, что раз трудно, то, значит, не нужно? И разве есть у нас иной путь?
Подобно тому, как у отдельно взятого молодого человека нет в жизни иного достойного пути кроме пути мировоззренческого и нравственного взросления, точно так же нет иного достойного пути ни у человечества в целом, ни у нашего народа в частности.
Только лишь стремление к мировоззренческому и нравственному взрослению – когда оно начнёт овладевать массовым сознанием – сумеет превратить нынешний депрессивный “электорат эРэФии” в жизнеспособный и процветающий “Народ России”. А мы такое стремление должны пробуждать, лелеять и взращивать.
17. МАЛЕНЬКИЙ ЛИКБЕЗ
Конечно, мы не питаем иллюзий насчёт реального положения вещей и признаём, что «нравственность, как и талант, даётся не каждому» (А.С.Пушкин). Но мы считаем при этом, что преступно закрывать глаза на те отрицательные последствия, которыми оборачивается для подавляющего большинства наших граждан отсутствие нравственности у их меньшинства. А понимание разрушительности последствий монопольного господства над общественным сознанием материалистической парадигмы создаёт особое правовое пространство действий – пространство, в котором единственно-адекватным текущему моменту воспитательным инструментом управления обществом оказывается “идеология нравственности”.
Но здесь необходим небольшой предварительный “ликбез”.
В современном массовом сознании слово “идеология” ассоциируется, благодаря СМИ, с чем-то сугубо “тоталитарным”. А поскольку современная Конституция РФ составлялась людьми того же, довольно-таки невежественного, образа мыслей, который определяет и общую направленность сегодняшних СМИ, то “антитоталитарный” тезис о запрете на идеологию проник и в Конституцию РФ. То есть, самый главный аргумент против введения в стране любой монопольной идеологии, в том числе и идеологии нравственности, имеет своей опорой ту статью Коституции, в которой сказано: «В Российской Федерации признаётся идеологическое многообразие. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной» (раздел первый, глава 1, статья 13, пункты 1,2).
Мы не случайно заостряем внимание на невежественном образе мыслей авторов указанной конституционной статьи, – ведь именно этой статьёй создаётся тупиковая для нормального развития страны ситуация, которую необходимо срочно разрулить.
Дело в том, что, во-первых: по умолчанию у нас сегодня монопольно господствует безнравственная, общественно-опасная идеология “обогащения любой ценой”, – что следует расценивать двояко: или как демонстративное нарушение Конституции РФ, или как сигнал о необходимости замены деструктивной для государства и общества идеологии на созидательную
Во-вторых: в отношении категории “нравственности” указанная статья Конституции РФ не имеет силы, потому что в другой статье Конституции РФ говорится: «Права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства» (раздел первый, глава 2, статья 55, пункт 3). Иными словами: даже в сегодняшней редакции Конституции РФ общественная значимость нравственности имеет более высокий статус, нежели общественная значимость прав и свобод человека и гражданина. А поскольку идеология – это комплекс идей и концепций, ориентированных на ценности, то и само существование нравственности иначе как в форме воплощённой идеологии попросту невозможно.
В-третьих: когда мы говорим об «идеологии нравственности», то нужно понимать, что сам термин “идеология”– это всего лишь дань современной культурной традиции, для которой кажется естественным называть всепроникающее духовное влияние идеологией. Поэтому, если оставить в стороне склочное препирательство о словах, то нужно будет признать, что речь идёт о возврате не столько к “идеологизированному”, сколько к нормальному, т.е признающему верховенство духовных ценностей, обществу. В конце концов, можно говорить не об “идеологии нравственности”, а о “сверхвласти нравственности”, – что опять-таки вписывается в конституционные нормы (раздел перый, глава 1, статья 3, пункт 3), а также в теорию государственности, различающую “идеологическую сверхвласть как руководящий принцип” и “непосредственное управление как орудие претворения руководящего принципа в жизнь” (см. главу 3).
В-четвёртых: “идеологическое многообразие”, т.е. многообразие в сфере ценностей, ведёт не к “свободе мнений”, а к окончательной “атомизации” и, соответственно, деградации общества. То есть, пункт 1 статьи 13 Конституции РФ сформулирован без учёта различия между многообразием в сфере мыслей и многообразием в сфере ценностей. А многообразие второго рода, в отличие от многообразия первого – это фикция, потому что здесь есть выбор только между ценностями и антиценностями (между “добром” и “злом”, говоря языком религиозной традиции). И сохранить саму возможность выбора между ценностями и антиценностями можно лишь, сознательно утверждая ценности, – в противном случае мы остаёмся только с антиценностями, когда фиктивное “идеологическое многообразие” оборачивается “идеологическим безобразием”.
Ещё один аргумент против нравственности как государственной идеологии формулируется так: нравственность невозможно насадить директивным путём.
В этом аргументе много лицемерия. Годы псевдодемократии блестяще доказали, что с помощью средств массовой информации (органов директивного управления сознанием через эмоции) можно очень эффективно насаждать всё то, что способствует нравственному разложению и деградации общества. А это значит, что с точно такой же эффективностью и с помощью точно таких же средств можно насаждать в обществе и всё то, что нравственно укрепляет и оздоровляет его. Другое дело, что настоящий расчёт здесь – не на средства массовой информации, а на те педагогические системы, руководящим принципом которых является идея примата нравственного воспитания над узко-профессиональным.
18. ПРИНЦИП НРАВСТВЕННОСТИ
Как видим, вопрос об “идеологии нравственности” вполне решаем даже на чисто правовом поле. Посмотрим теперь, как он решается на поле социальной практики.
Мы вполне отдаём себе отчёт в необычайной сложности вопросов, связанных с проблемными аспектами культурно-исторической категории “нравственности”. Но мы понимаем и то, что реально наблюдаемая нравственность, воплощённая в практическом поведении людей, нуждается не столько в академической, сколько в общественной оценке. А, значит, она нуждается в формальных (одинаково воспринимаемых всеми) критериях определения того, что считать нравственным, а что – безнравственным. Поэтому в качестве генерального направления своей работы мы сознательно выбираем область операционализации категории нравственности, определяя её как “ненанесение ущерба себе, окружающим и среде обитания, гармонию духовных и материальных устремлений и действий, баланс прав и обязанностей”.
Данная формула, называемая нами “принципом нравственности” (“нравственным принципом”), представляет собой не благонамеренное пожелание, а своего рода “квинтэссенцию” общечеловеческого опыта, воплощённого в заповедях “не убий”, “не укради”, “не прелюбодействуй” и т.д. Заповеди такого рода легли в основу древнейших юридических кодексов далеко не случайно. Ведь если Божественный Принцип Любви («вожделеннейшая заповедь жизни», по П.А.Флоренскому) понимается как максимально высокий, но абсолютно неформализуемый идеал общежития, то его представление в виде “принципа нравственности” как меры непричинения вреда себе, окружающим и среде обитания есть операциональная минимизация идеала. А смысл минимизации в том, что с её помощью и на её основе неформализуемый идеал трансформируется в позволяющие улучшать общественную жизнь соцтехнологии.
Каким образом?
Общественная жизнь устроена так, что не причинять вред (ущерб) себе, окружающим и среде обитания вообще можно только бездействуя. В реальности люди, осуществляя свободу выбора (воли), вынуждены действовать. И, значит, вынуждены причинять ущерб себе, окружающим и среде обитания. Но тогда вопрос заключается лишь в том, как минимизировать этот ущерб, оценивать который в силу неполноты знания куда легче, нежели выгоду (категория “ущерба” хорошо прописана в Уголовном Кодексе). А кто может оценить меру ущерба? Очевидно, что только другие люди: «Судите по делам их», – что может быть проще?
Как известно, «глас Народа – глас Божий», и мы утверждаем: голос тысяч квалифицированных людей, рассматривающих все общественные проблемы с позиций принципа нравственности, действительно способен приближать нас к гармонии материального и духовного, к балансу прав и обязанностей. Не прислушиваться к этому голосу никакая земная власть просто не сможет!
Проблема лишь в том, чтобы сорганизовать множество слабых разрозненных голосов в единый мощный голос. А эта проблема решаема на путях использования конкретных информационных и управленческих технологий, способных вовлекать в дискурс десятки и сотни тысяч высококвалифицированных людей, оказавшихся за бортом принятия общественно-значимых решений. Закономерным производным такого дискурса и должно явиться становление идеологической сверхвласти – сверхвласти нравственности.
Немаловажно и то, что предлагаемая нами формула – это не более чем изложение другими словами положений Конституции РФ, отраженных в статьях 55 и 58 (раздел первый, глава 2). В обоих случаях данная формула, называемая нами “принципом нравственности”, обнаруживает свойства универсального инструмента идеологической сверхвласти нравственности: она “работает” и как средство оценки деятельности субъектов («судите по делам их»), и как орудие решения текущих проблем (на основе расширенного использования экспертных процедур при определяющей роли нравственного координирующего начала).
Самое же главное: принцип нравственности абсолютно совместим с любым социально-политическим строем (с монархиями, демократиями и т.д.); на его основе купируются недостатки любых форм государственного устройства, при одновременном сохранении их лучших свойств.
Являясь, по сути, предельной операционализацией требований духовного характера, принцип нравственности создаёт такой угол зрения на проблему организационного управления, при котором в центре внимания оказывается связь нравственности как безусловной фундаментальной ценности с живой управленческой практикой. А критерием соответствия управленческих решений нравственным стандартам становится очевидность их социально-ориентированного характера.
Мы считаем, что это и есть “социалистическая идея” в её современном воплощении, отвечающем духу времени и требованиям момента. Можно даже сказать что без принятия принципа нравственности гармоничная, т.е. «нерепрессивная» реализация идеи совмещения частных интересов с общественными попросту невозможна.
|
